Федор Кузьмич проснулся поутру с радостным настроением. Что-то очень приятное ожидало его в ближайшем будущем. Почему-то казалось, что эта самая приятность связана с небольшим дощатым строением, которое он напялил над скважиной. И даже более конкретно, с местом в углу заваленным разным тряпьем. Дойдя до этого момента, Федор Кузьмич волевым усилием заставил себя переключиться на иные темы. Иной раз ожидание приятного гораздо более важно чем оно же само по себе.
А пока похрустел затекшей шеей, неодобрительно посмотрел на брюшко слегка выпиравшее из-под майки и принялся напяливать слегка поношенный, но удобный и очень красивый, спортивный костюм, доставшийся ему от последнего приезда внука.
Вообще-то Федор Кузьмич был человеком добрым. Но ему кто-то в далекой юности внушил, что настоящий мужчина должен быть постоянно слегка обозленным, хмурым и сквернословным. Отвечая этому, устоявшемуся как закон природы, определению он, завесившись косматыми бровями, привел себя в требуемое состояние и, выпив кружку холодной воды, это тоже был ежедневный ритуал, подтянул вечно сползавшие штаны по причине ослабевшей резинки, которую давно собирался заменить, отправился в сараюшку по делам.
В это время во двор вошла Вера Ивановна, его жена. Некогда красивая, с длинной косой, остатки которой закрученные в жгут до сих пор можно было наблюдать у нее на макушке, невысокого роста, а сейчас слегка располневшая, но подвижная как талая вода в апрельских ручьях, хохлушка вернулась домой, выгнав корову и телка в стадо. Она прокатилась по большому двору и остановилась перед сарайкой, заслышав недовольное бурчание Федора Кузьмича, уперев руки в крутые бока, обтянутые коротеньким девчачьим платьицем.
В сарайке что-то таинственно задребезжало, потом грохнулось с железным звоном вроде как на пол, потом из двери вырвалось громкое оханье и длинный замысловатый мат.
Вера Ивановна засмеялась.
- От дурень старый, ты же сам эту флягу пристроил где не следует. И перестань материться на всю деревню! Значит так, - продолжила она командирским голосом, мало вязавшимся с ее обличьем, но очень знакомым и понятным Егору Кузьмичу, враз притихшему. - Пока земля после дождика мягкая, душа любезный, половинку огорода к вечеру закончить. Ясно?
Требуемого по Уставу подтверждения из сарайки не последовало. Раздавалось лишь громкое сопение, легкое позвякивание и шуршание передвигаемых предметов.
- Не ставь больше эту флягу на левую полку, она плохо держится. Опять навернешься. Или не слышишь? - громко вопросила Вера Ивановна.
- А то! Я без тебя не знаю что куда ставить, - ворчливо ответствовал Федор Кузьмич, появляясь в двери с тяпкой в руках.
Он пару секунд постоял хмуро глядя на тяпку, попробовал пальцем остроту лезвия, хмыкнул и вернулся назад в сарайку. Оттуда послышалось гудение электродвигателя и последовавший за ним визг стали об наждак.
Процесс пошел и в дальнейшем надзоре не нуждался.
- Давай-ка трудись, - сказала в пространство Вера Ивановна, - а я пойду прилягу. И ушла в дом.
Трудиться Федору Кузьмичу не внове. Утро было замечательным. Чуточку прохладным после ночного дождика. Солнышко еще не жарило. Острое лезвие тяпки с хрустом резало сорняки. Ну, иногда и стебель ботвы прихватывало, тогда Федор Кузьмич извинялся перед картофельным кустом крепкой фразой. Все было замечательно как хорошо расписанная партитура. Если бы не эти чертовы штаны с их растянувшейся резинкой. Приходилось все время их подтягивать, это раздражало, но Федор Кузьмич стоически переносил тяготы выданного задания, время от времени примеряясь сколько прошел, и сколько осталось, и когда надо будет сделать передых.
Так и подошло время перекура. Вот именно что. Тут то Федор Кузьмич и обнаружил, что остался без курева. Обложив себя и всех известных ему давным-давно богов, он воткнул тяпку ручкой в землю и направился за сигаретами. Идти предстояло не так далеко, но все же в центр села. Он постоял прикидывая идти ли в этих спортивных шароварах, выглядевших к стати довольно красиво или же одеть нормальные. Мысль о том как он будет выглядеть в глазах односельчан, постоянно поддергивая сползающие шаровары, пересилила желание пофорсить городской одежкой. Он матюгнувшись отправился в дом переодеваться. Одел свои лучшие выходные брюки с широким кожаным ремнем, тоже подарком дочери. Он ее еще отругал за то, что потратилась напрасно. У него, мол, этих ремней — полдеревни можно перевешать. Но в глубине души не мог не признать, что ремень действительно тех денег стоил. Красивый и прочный, главное, блин.
Поход за сигаретами прошел без происшествий. Домой Федор Кузьмич вернулся с блоком «Максима», самых дешевых сигарет из продававшихся в малюсенькой будке, гордо именовавшейся киоском. Положил блок на столик в верандочке, прихватил пачку и решил покурить в огороде. В летней кухне Вера Ивановна гремела посудой, готовила обед. Тут запиликал ее мобильник. Она что-то ответила звонившему, что именно Федор Кузьмич не разобрал. А тут и сама появилась вытирая передником руки.
- Так, - сказала она улыбаясь, - через полчасика можешь обедать. Меня не жди. Я пошла к куме на минутку. Краситься надумала, - пояснила Федору Кузьмичу. Значит, надолго, понял он. Тут действовал какой-то загадочный закон природы. Чем меньше волос оставалось на голове кумы — тем больше требовалось времени для их окраски.
Федор Кузьмич хмыкнул вместо ответа и, попыхивая сигаретой, направился в огород. Есть пока не хотелось. А мысли сами по себе вернулись к ветоши наваленной в будке. Настроение поднялось на несколько градусов. Вера Ивановна ушла, закинув передник в кухню.
Федор Кузьмич блаженствовал. И в этот момент легкий ветерок вдруг пахнул знакомым сладковатым запашком. Запашок этот явно рождался в соседнем дворе у Ивана Петровича. И нигде нибудь, а в баньке.
- Так, так, так... - протянул Федор Кузьмич, лихорадочно придумывая повод для разговора с соседом. И тут его осенило.
- Ванька! - позвал он громко соседа — А, Ванька!
- Чего тебе? - пробурчал тот вываливаясь из баньки.
- Ты, это... не желаешь маленько... принять? У меня кое-что припасено. А самому-то вроде как и не охота. Отдохнем от трудов праведных! - и замолчал, хитровато прищурившись. Он то достоверно знал, что Иван Петрович от халявки никогда не откажется. Знал это и Иван Петрович. Но оба старательно делали вид, что колеблются в своем решении.
Первым не выдержал Иван Петрович.
- Ну и чего ты ждешь? - вопросил он. - Стоит, главно, и чего-то ждет. Чего? - продолжил Иван Петрович, совершенно не догадываясь в какую ловушку он попал.
- А и правда, - заторопился Федор Кузьмич, - чего это я стою? Ага, попался, дружок — подумал он обрадовано, - теперь ты не отвертишься. Накапало уже поди не мало.
Он быстренько-быстренько засеменил к будке, по дороге оглядываясь на двор, хотя знал точно, что Вера Ивановна ушла. Уйти то ушла, только, как говорится, береженого — бог бережет. Но во дворе все было тихо. Федор Кузьмич споро разворошил хламье, брошенное в углу будочки, и достал спрятанную там бутылку водки.
Победно булькнув содержимым сосуда над головой, будто капитан хоккейной команды, выигравшей Кубок мира, Федор Кузьмич призывно махнул рукой. Мол, пошли ко мне в кухню.
Понятное дело, Иван Петрович на эту провокацию поддаться не мог. Он был при деле, от которого далеко отрываться не стоило. А дело это аппетитно булькало в предбаннике и, главное, требовало за собой присмотра.
- Не, - сказал он, - давай ты сюда.
Федору Кузьмичу это только и было нужно. Он бодренько подхватил из поленницы дров чурку поболее и направился к забору, разделявшему их огороды.
Забор этот они поставили совместно нынешней весной. Потрудились на славу. Штакетник заказали у «черных лесорубов» подлиннее обычного стандарта и двойной ширины. В общем, забор получился высоким и прочным. «До самой нашей смерти простоит, - резюмировал Иван Петрович, любуясь делом своих рук.»
Федор Кузьмич бережно передал бутылку Ивану Петровичу, подставил чурбан, взгромоздился на него, чутко ловя равновесие, подтянулся сколь смог, навалившись брюхом на штакетник и, крякнув, перевалился на ту сторону.
- Ну чисто мешок с гавном, гы-гы-гы - зубоскалил Иван Петрович, поглаживая переданный ему сосуд, - а еще пограни-и-и-чник. Полоса препятствий, - передразнил он Федора Кузьмича, подражая тому голосом. Тот молча отдувался, не поднимаясь с земли и не обращая внимания на придавленные им несколько картофельных кустов.
- Блядь! - завопил Иван Петрович, разглядев наконец на чем возлежал Федор Кузьмич. - Ты же мне, гад, почитай, цельный рядок картошки угробил.
- Ну, во первых, не целый рядок, а, - Федор Кузьмич перекатился на другой бок и пересчитал придавленные кусты — всего пять, нет, шесть кустов. Это что ли рядок?
- Да перестань ты, блядь, ворочаться как кнур в клетке. Еще столь же придавил. - возмущенно воздел руки вверх Иван Петрович, обращаясь к кому-то кто видимо обитал в небесах.
Федор Кузьмич наконец поднялся, отряхнул брюки от комочков земли, поморщился обнаружив зеленые разводы на брюках и деловито спросил: «Закусывать хером будем, что-ли?»
- Если твоим, то можно — нацелился было Иван Петрович обложить Федора Кузьмича по полной, но одумавшись, воздержался от дальнейшей тирады. Молча поставил бутылку под куст, в тенечек, чтобы не дай бог не нагрелась и шмыгнул за угол баньки. Некоторое время оттуда доносились шорохи какое-то позвякивание и, наконец, появился сам Иван Петрович, прижимая к боку кастрюльку, из которой выглядывали молоденькие огурчики и краюха хлеба. Видимо, все это богатство приготовлено было загодя.
- Да-а-а, - задумчиво промолвил Федор Кузьмич, глядя на приближающегося соседа- давненько из горла-то не хлебал. Кажись лет двадцать!
- Зачем, с горла? - обиделся Иван Петрович, вытаскивая из-под огурцов, спичечный короб с солью и граненный стакан. - Как положено. Правда, один, - тут же поправился он.
- Ладно, хватит и одного. - разрешил Федор Кузьмич. - Наливай!
В общем бутылки оказалось мало. Как всегда. Откуда появилась трехлитровая банка почти заполненная еще теплым первачом капавшим в баньке, Федор Кузьмич после вспомнить уже не мог. Но что она была сомнений нет. Так как с одной бутылки разве же заставил бы кто-нибудь соседей петь такие задушевные песни?
Так замечательно соседи давно уже не сидели. Разве что с майских праздников. Так это ж когда было! Два месяца назад, не меньше. Но благодать благодатью, а все же то один, то другой поглядывал на свой двор. Вера Ивановна должна уже была вернуться. И эта мысль несколько омрачало радостное состояние Федора Кузьмича.
- Все. - наконец решил он. - Я пошел. Он попытался было встать. Не получилось. Что-то непонятное творилось с соседским огородом. Он как-то пьяно раскачивался, все норовил выпрыгнуть из-под Федора Кузьмича. Федор Кузьмич ласково, словно уговаривая, похлопал возле себя и опять попытался встать. После пятой попытки и с помощью Ивана Петровича ему все же удалось принять вертикальное положение. Он постоял с трудом удерживая достигнутую позицию с напряжением соображая зачем он это сделал.
- Ах, да! Мне же надо домой, - вспомнил он наконец.
- Ты это, Федя, шел бы лучше через калит... калитки. - озаботился Иван Петрович, икая.
- Не, нельзя. - Федор Кузьмич помолчал и потом добавил решительно — Далеко.
- Да. - согласился сосед — Попадешься... нельзя. Давай я тебе помогу.
Собутыльники крепко обнявшись словно двое влюбленных, направились к межевому забору, уже не обращая внимания на беспощадно втаптываемые в землю картофельные кусты. Подошли. Постояли. Снова согласились, что через калитки по дворам далеко. А Вера Ивановна...
- Подмоги.
- О-па!
- Ой!
Федор Кузьмич судорожно дернувшись, перевалился на свою сторону забора. Но в этот момент штакетина скользнула под ремень и Федор Кузьмич остался висеть вниз головой на заборе, правда уже на своей стороне. Подождал минутку в ожидании падения. Но родная земля, как это не странно, оставалась в полуметре от него, никак не желая принимать своего хозяина.
Федор Кузьмич попытался изобразить ставшим неуправляемым туловищем какое-то замысловатое па, размахивая руками. Тщетно. Лицо Федора Кузьмича до того бывшее просто красным побагровело. Из рта потекла тоненькая струйка самогона. «Вот блядь, - подумал он, - наверное лишнее выпил». Однако переводить добро было жалко. Он попытался вернуть назад покидавшее его пойло, но тщетно.
Иван Петрович удивленно взирал на распластанного дружка с трудом фокусируя взгляд.
- Федька! Ты, это, как Иисус Христос, блядь. Распятый. - маленько подумал и уточнил — Только наоборот.
Федор Кузьмич, борясь с вытекающим из него бывшим содержимым трехлитровой, к этому моменту уже почти пустой, банки, попытался что-то сказать. Не удачно.
В это время в огороде показалась Вера Ивановна. В первый момент она не поняла что происходит. Федор Кузьмич, в отличии от Ивана Петровича с огромным трудом борющегося с предательски раскачивающимся огородом, висел прочно. Слегка шевеля ногами. Будто краб из телепередачи «В мире животных».
- Господи! - всплеснула Вера Ивановна руками, - нажрались. Алкаши вы чертовы, вашу мать и господа бога.
Ей хотелось высказать еще очень много нужных и совершенно правильных слов характеризующих обоих участников действия, их родных и близких. Но при виде багровой рожи мужа с беззвучно шевеляшимися губами, не на шутку обеспокоилась.
Подбежав к мужу, она попыталась было расстегнуть ремень, снять с забора этого такого-сякого-растакого борова она и не помышляла. Но Федор Кузьмич зафиксировался надежно. Нельзя было даже просунуть руку между ним и оградой. Потом она попыталась сломать штакетину. Та устояла.
- Чего стоишь, скотина, - закричала она на Ивана Петровича, - помоги сломать палку.
- Ух ты какая! - задумчиво изрек Иван Петрович. - Забор новый. Сами ставили. Ломать не строить... как его... а, во! Сердце не болит. Или не сердце?
- От сволочи! - окончательно пришла в бешенство Вера Ивановна. - Он же зальется. Твоим поганым пойлом я думаю.
- Не-а! Он не поганый. Он хороший! Горит как вечный огонь.
Тут силы после столь длительной тирады окончательно оставили Ивана Петровича. Он повалился на землю. Мечтательно улыбнулся и захрапел.
Вера Ивановна не знала что делать. При виде распятого муженька злость отступила куда-то на задний план и ей стало нестерпимо жалко этого дурня. И тут ее осенило.
Она выхватила из кармана кофты мобильник и позвонила их старшенькому, Коленьке. Сынок работал в пожарной части. В этот день, к счастью, оказался на дежурстве. Он мало что понял из отрывочных криков матери но основную мысль уловил: отец повесился. Поэтому, не долго думая, он с товарищами выгнал пожарную машину и понесся со всей доступной ей скоростью, взревывая изредка сиреной, к дому родителей.
Чтобы пожарка мчалась на такой скорости, да еще и пугая людей сиреной, у них в селе случалось не часто.
В результате возле двора Федора Кузьмича тотчас же образовалась толпа. Откуда только люди взялись.
В первый момент, осознав что произошло, Николай начал хохотать словно сумасшедший. Он понимал что отца надо как можно быстрее снимать с его голгофы, но ничего не мог с собой поделать. Нервная разрядка.
Так, без него, мужики и сняли злосчастного отдохнувшего. Посмеиваясь, мужики понесли блаженно улыбающегося Федора Кузьмича. Несли осторожно как что -то драгоценное. Федор Кузьмич мычал, бормотал нечленораздельно. И вдруг громко и отчетливо провозгласил: «А у Ивана еще есть... Много». И после этого окончательно уснул.
После того как пожарные уехали, а люди разошлись, Вера Ивановна вытащила из брюк злосчастный ремень, отходила им от души бесчувственного муженька и порубила это безвинное кожаное изделие на мелкие кусочки.
На том и закончилась эта простая история. Правда не для Федора Кузьмича. После этой хохмы деревенские стали называть Федора Кузьмича «Федор Заборный». Понятно, это ему мало нравилось. Попытки объяснить все не теми штанами, оказавшимися на Федоре Кузьмиче, не катили. Ничего не поделаешь. В деревне всегда так. Уж если дали кличку, то в самый раз. Не отвертишься.
